Старые камни умеют ждать. Они молчат десятилетиями, веками, — пока кто-нибудь снова не вдохнёт в них жизнь. И вот, спустя шесть лет после того самого огненного вечера, когда пламя лизнуло небо над островом Сити, собор Парижской Богоматери приоткрывает занавес.
20 сентября — запомните эту дату, потому что с неё начинается новая глава для самой узнаваемой пары башен в Европе.
За всё это время было много шума, пыли, строительных лесов, слёз и донатов. Теперь Центр национальных памятников Франции делает важное заявление: основной фронт реставрации завершён. Всё, что горело, гнило и рушилось — укрепили, собрали, вдохнули обратно в готику. Особенно тщательно прошлись по башням и обзорной площадке — огонь погладил их не по-доброму, оставив шрамы, которые теперь замаскированы, но не забыты.
Глава CMN, Мари Лавандье, отметила, что дата открытия выбрана не случайно. Это первый день Дней европейского наследия — и звучит это как тонкая издёвка над временем: будто сама история решила немного посмеяться, прежде чем вновь позволить людям подниматься к небу.
Теперь экскурсия в башни — не просто подъём. Это почти ритуал. Примерно 50 минут с головой в облаках, начиная с южной башни, где гостей встречают не гиды, а мрачные, прекрасные копии горгулий и модели собора в его прежней, доогненной жизни. Затем — новый дубовый винтовой подъём, сконструированный под одержимым взглядом архитекторов-перфекционистов из службы охраны памятников.
424 ступени. Каждый шаг вверх — как маленькая исповедь. А наверху — Париж. Не с открытки, не из клише, а живой, ветреный, с возвращённым шпилем, словно извиняющимся за исчезновение. Панорама, которая стоит каждого вдоха и каждой судороги в икроножных.
И вот что интересно: впредь вас там будет меньше. Годовая пропускная способность — 400 тысяч человек, и это меньше, чем раньше. Но это и к лучшему. Это значит — больше воздуха, меньше локтей, больше шансов остаться с этой легендой наедине.
Билеты? 16 евро, и да, это дороже прежнего на 6 евро. Но кто теперь помнит, сколько это стоило до 2019-го? К тому же, деньги пошли не на кофе и багеты, а на то, чтобы каждый винт и гвоздь были там, где им положено быть по чертежам времён Людовика.